в Московскую консерваторию. Но переезжать
в столицу она не собирается, поскольку бросить своего «короля» – дорогой ей музыкальный инструмент – считает предательством.
– Любовь Башировна, приглашение Московской консерватории было для вас неожиданным?
– Мне даже в голову не могло прийти, что такое возможно. В Москве достаточно своих хороших органистов.
– Как вас там приняли?
– Очень тепло, у меня остались там хорошие старые друзья. До этого я два года преподавала в Нижегород-ской консерватории, занималась с молодым музыкантом из Ярославля, а теперь у меня появились московские выпускники – Юлия Тихонова и Дмитрий Белов.
– Вы никогда не испытываете чувства «белой зависти» к своим уче-
никам?
– Да что вы! Какая зависть? Одна радость, что они играют и хотят играть. Мне приятно работать с молодежью, всегда открываешь для себя что-то новое. Мои ученики – молодые исполнители. Очень важно их поддержать в начале пути. Здесь, в Ярославле, на концерте Юли и Димы я волновалась не меньше их. Честно говоря, мне было бы легче сесть за орган и сыграть самой.
– Чувствуется, что вы очень привязаны к своим воспитанникам...
– Они не просто музыканты, а прежде всего люди с богатым внутренним миром. Дмитрий, например, работает в музее-усадьбе «Архангельское». Его работы как реставратора по дереву недавно демонстрировались на выставке «Ученая прихоть» в музее изобразительных искусств имени Пушкина. Он и на органе занимается очень серьезно, в чем ярославские слушатели могли убедиться на концерте.
– Зал, однако, был полупустым. Не говорит ли это о кризисе вашего жанра?
– Я не вижу никакого кризиса. Просто нужно заниматься рекламой на современном уровне. Недавно в Ярославле проходил фестиваль органной музыки. На всех концертах зал был набит битком. Где же тут кризис?
– Выпускники-органисты обычно куда идут работать?
– Все как-то устраиваются, ведь у органистов есть еще специальности: композитор, хоровик, концертмейстер.
– В католических храмах работают?
– Работают. Кстати, недавно в Гатчине и Полоцке прошел церковный конкурс органистов, который организовывала католическая церковь.
– Вам приходится выступать в концертных залах, в протестантских и католических храмах. Есть разница – не в акустике, а в ощуще-ниях?
– Я привыкла играть в храмах. Там полностью сосредоточиваешься на музыке, потому что тебя никто не видит, орган находится на хорах вверху. Слушатели хлопают только в конце, поскольку вся программа идет без перерыва. Музыка, живопись, архитектура, освещение – все это вместе усиливает впечатление. В концертном зале акустика не та, зато есть непосредственный контакт с публикой, что тоже немаловажно. В зале я чувствую публику, улавливаю, что ей нравится. Концерт – это еще и зрелище, и здесь все важно: как ты одет, как вышел, поклонился.
– Вы часто бываете в Германии, играете для немецкой публики Баха. Как немцы воспринимают его музыку?
– Так, как мы русскую духовную музыку.
– Вы ведь играли в замковой церкви в Альтенбурге, что неподалеку от Лейпцига, в той самой и на том органе, к которому прикасались пальцы величайшего гения.
– Я 15 минут ходила вокруг этого органа, никак не могла поверить, что буду тут играть. Бывая в Веймаре, я общаюсь с тамошними музыкантами. Они знают жизнь Баха в мельчайших деталях, особенно период его пребывания в Веймаре. Когда с ними разговариваешь, такое ощущение, что Бах где-то недалеко, просто он вышел ненадолго и сейчас вернется. Они могут даже его по-приятельски ругнуть за крутой характер. Мне довелось недавно побывать в небольшой деревушке недалеко от Веймара. Там осталась церковь, в которой Бах венчался со своей первой женой. Сохранилась скамеечка, на которую он преклонял колена вместе с невестой во время венчания. Надо заметить, что все баховские места после раздела Германии оказались на территории бывшей ГДР.
– Да, стоило пожалеть западных немцев, которым Берлинская стена закрывала доступ к скамеечке.
– Очень забавный факт: именно на территории ГДР уцелело много старых органов XVII – XVIII веков, а в Западной Германии их почти нет, потому что в ФРГ старые органы заменяли на новые, а у ГДР денег на это не было. Теперь, чтобы поиграть на историческом органе, музыканты едут в Восточную Германию.
– В вашей гастрольной жизни, наверное, было много интересного, курьезного. Расскажите какой-нибудь случай.
– Однажды мне предложили сыграть на органе в небольшом городке под Ростоком. Добираться пришлось на двух электричках. Меня должен был встречать тамошний органист, но я забыла спросить его имя и в какой церкви он играет. Приезжаю на место. Городок маленький, сошедшие пассажиры моментально разошлись, и я осталась одна на платформе. Почему-то в моем воображении органист предстал очень крупным, и я все высматривала крупногабаритных мужчин. А в это время вокруг меня ходил небольшого роста парень, я на него, естественно, не обращала никакого внимания. Проходит пять, затем двадцать минут. Наконец этот мужичок не выдержал, подошел ко мне, спросил, не я ли органистка Шишханова из России. Когда я утвердительно кивнула, он воскликнул: «Сколько я могу маршировать с этой трубой?» И тут я вижу, что у него в руках органная труба. Оказывается, он взял ее как опознавательный знак. Второй случай был в городе Вецларе. Это то место, где происходили события, описанные в книге Гете «Страдания молодого Вертера». Мне предстояло выступить в храме, где служат католики и протестанты. Два священника и два органиста разных конфессий вполне мирно уживались под одной крышей. Правда, были некоторые нюансы. Например, два выключателя света: один для католиков, другой для протестантов. Меня предупредили, чтобы я ни в коем случае не перепутала эти вы-ключатели. Есть такие церкви, где органисты друг с другом не ладят. Однажды мне довелось выступать в Альтенбурге под Кельном по протестант-ской линии. Так католический органист, который был в натянутых отношениях с протестантским, забрал почти все время, отведенное мне для репетиций. Нередко священник и органист находятся в состоянии конфронтации. Священнику хочется поменьше музыки, а органист, как музыкант, хочет играть, выразить себя. Однажды в Ярославль приехал польский органист Ян Яргонь. Он спросил меня: «Пани Люба, а вы знаете, кто я?» Я удивилась вопросу, стала говорить, что он профессор, известный польский органист. «Да, это все так, но я еще друг папы римского». Оказывается, он 12 лет проработал в церкви в Кракове с нынешним папой римским, когда тот служил обыкновенным священником. «Он всегда злился, что я много импровизирую», – поот-кровенничал пан Яргонь.
– Несколько слов о ваших творческих планах...
– О своих заветных планах я боюсь говорить вслух, вдруг все сорвется...
Беседовали Зинаида ШЕМЕТОВА и Дмитрий НИКИТИН.
Фото Вячеслава ЮРАСОВА.
